30-е годы
Над качеством словарной работы надзирал целый штат сотрудников — от
работников издательства, цензоров и аппарата Главлита до партийных
функционеров. Каждый стремился внести свои поправки и давать авторскому
коллективу надлежащие директивы, иногда курьезные, но чаще носившие
политический характер. Об одном таком указании вспоминал М. В. Панов:
«Цензор запретил слово любовница. Вон его из словаря! Потому что,
объяснил уполномоченный, это слово старого быта и не нужно советскому
человеку. А словарь должен оберегать нравственную чистоту нашего
общества! Сошлись на компромиссе: слово появилось в словаре, но с
пометой “устар.”, т. е. устарелое» (Панов 2000, 9).
Опасное слово «МЕНЬШЕВИЗМ» имело такой первоначальный вариант
объяснения: «Политическая теория, тактика, движение меньшевиков,
соглашательское, оппортунистическое течение в рабочем движении», за
которым следовал актуальный контекст: «После пролетарской революции м. превращается в антисоветское, контрреволюционное течение»
(Архив РАН. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 22). После стилистической правки
было выработано другое определение: «Политическая теория и деятельность
меньшевиков, соглашательское, мелкобуржуазное оппортунистическое течение
в рабочем движении» (иллюстрация к тексту оставлена без изменений).
Наконец, «скорректированную» и, видимо, утвержденную политредактурой
словарную статью в изданном I томе можно прочитать уже в ином, более
развернутом виде: «Мелкобуржуазное оппортунистическое антиреволюционное и
антимарксистское течение, являвшееся агентурой буржуазии в рабочем
классе, вместе с контрреволюционной буржуазией боровшееся против
Октябрьской социалистической революции, поддерживавшее иностранную
интервенцию и являющееся одним из отрядов мировой контрреволюции» (ТСРЯ I
1935, 183). Заменена была и цитата.
Особое внимание уделялось и терминам права, которые за редким
исключением имели семантические и идеологические параллели, созвучные
эпохе, и потому требовали грамотного, «подкованного» и точного
толкования. Так, лексема «МАЖОРИТАРНЫЙ» в черновике статьи имела следующее значение: «Прил.,
по знач. связанное с системой избирательного права, основанной на том,
что в расчет принимаются только голоса, представляющие большинство» (там
же. Лл. 8—9). При редактировании оно было почти полностью зачеркнуто и
подвергнуто коренной правке. Акцент сместился в «нужную» сторону. В
итоге получилось: «Прил., по знач. связанное с такой системой
избирательного права, при которой в число избранных могут попасть лишь
кандидаты, получившие большинство голосов в данном избирательном округе,
что делает выборы менее демократичными» (лл. 8—9). Однако впоследствии
заключительную часть фразы «что делает…» не внесли в изданный текст
(ТСРЯ II 1938, 116).
Редактор и составители ТС находились в довольно сложном положении:
внешне они должны были придерживаться идеологических установок и не
допускать здесь никаких погрешностей, но по сути они сумели во многих
случаях отстоять научный принцип издания и его лингвистическую, а не
политическую направленность, главенство филологии над лозунгами
победившего строя. Как раз такой случай произошел со словарной статьей «ЛЕНИВЫЙ» — «праздный, не желающий работать», за которой следовал «ЛЕНИНЕЦ» с цитатой из произведения Сталина, а через несколько строк после «ЛЕНИНСКИЙ» вновь «ЛЕНИТЬСЯ»
(ТСРЯ II 1938, 45). Это, естественно, не могло устроить цензора, и он
потребовал включения нейтрального слова, разделившего бы столь
неблагозвучное соседство, например «ленинградец». Но такое вкрапление,
даже единичное, нарушило бы принцип построения словаря и отбора
лексических единиц, который для языковеда, строго придерживающегося
нормативных правил, неприемлем. По Д. Н. Ушакову, названия жителей
городов не вошли в словник. И он отстоял свою позицию, хоть и давалось
это очень нелегко.
Другой эпизод также отражает недвусмысленность ситуации сталинского
времени, своеобразный «лингвистический» парадокс. И новое испытание
пройдено с честью. По воспоминаниям С. И. Ожегова, находившегося в
центре событий и много помогавшего Д. Н. Ушакову в организационном
процессе, однажды они столкнулись с невежественной и грубой
«корректировкой», произошедшей по вине политцензуры. Шел 1938 год. М. В.
Панов передает эту историю так: «Получены были гранки второго тома,
составители внимательно читали их. И — остолбенели. Притяжательное
прилагательное ежов, ежова, ежово, ежовы… Оно истолковано: принадлежащий ежу. Затем фразеологизм с этим значением: держать в ежовых рукавицах — строго, жестко держать.
И вдруг дальше: “По имени Сталинского Народного комиссара внутренних
дел, Н.И. Ежова, истребляющего на Советской земле право-троцкистских
извергов, врагов народа…”. Творчество Волина. Он как редактор делал
“довески” к тексту, ни с кем не советуясь. <…>
С. И. Ожегов рассказывал:
— Наступило очень долгое молчание. Уже стемнело; встал Дмитрий
Николаевич и с отчаянием воскликнул: “Никто не скажет — Волин дурак.
Скажут — Ушаков дурак”.
Он вычеркнул волинское творчество и заполнил брешь другим материалом (в гранках менять количество строк в столбце нельзя).
Через несколько дней Ушаков и Ожегов получили вызов в Наркомат внутренних дел. Следователь сказал им:
— Я имею сведения, что вы в словаре вычеркнули имя Генерального комиссара внутренних дел Н. И. Ежова. Зачем вы это делаете?
Не знаю, — рассказывал С. И. Ожегов, — заранее подготовился Д.Н.
Ушаков к допросу и “проиграл” в уме разные его возможности, или ему
именно в данную минуту пришла удачная мысль, но он сказал:
— У нас есть строгая инструкция, что в толкованиях слов мы можем
ссылаться только на классиков марксизма-ленинизма. Отступать от нее мы
не имеем права.
— Если есть такая инструкция, то у меня вопросов нет, — сказал следователь. Подписал пропуск на выход» (Панов 2000, 9—10).
Но все же авторы были вынуждены делать уступки для того только, чтобы
сохранить ТС, не дать ему уйти в безвестность с «выводами» и
«кампаниями», которые легко разыгрывались на фоне «контрабанды в
языкознании» того времени. В таких случаях Д. Н. Ушаков говорил своим
товарищам: «Моя главная забота — спасать словарь».
И такие «социальные» примеры не единичны. М. В. Панов (2000, 8)
сочувственно пишет в этой связи: «Словарь был создан в эпоху “диктатуры
пролетариата”, но авторы сделали все, чтобы он остался интеллектуально
независимым, служил русскому языку, а не интересам партократии.
Политическая терминология — вот та единственная область, где пришлось
сделать уступку идеологическому натиску <…>»
Комментариев нет:
Отправить комментарий