 |
| Толковый словарь русского языка в 4-х тт. под ред Д.Н.Ушакова |
В одном из готовившихся к печати словников было обнаружено толкование лексемы,
которую предполагалось поместить в ТС, что являет собой довольно
«пикантный» эпизод научной лексикографии того времени:
Б…ь, и, мн. и, éй. (прост. неприл.). Публичная женщина, проститутка. (Далее приписано от руки.) По скверам, где харкает туберкулёз, где б. с хулиганом да сифилис. Мквский.
(Архив РАН. Ф. 502. Оп. 1. Ед. хр. № 104. Л. 135). Примечательно, что
перед этим словом помещены отдельно еще 6 статей с его производными
формами.
Естественно, в печатном тексте такого нет, и не могло быть — не
только по экстралингвистическим причинам, но и, полагаем, по традиции и
самому духу науки того времени, не ставшей еще на полосу публичного
признания и рекламы инвективной лексики и слов грубого просторечия
нормативными словарями литературного языка, предназначенными для
массового читателя. Это была не только традиция Д. Н. Ушакова, но и всей
русской академической школы. Хотя в одной из рецензий на I том ТС
(Черных 1935, 106) исключение нецензурных, вульгарных и ругательных слов
не одобрялось: «Составители и редактор “Толкового словаря” проявили
исключительную брезгливость по отношению к этим словам» (см. подробнее
наш обзор). Кстати, именно по такому поводу особо суетилась и стремилась
«разоблачить» ТС марровская критика (о Марре и его роли в языкознании см.здесь) , усмотрев в нем
«хулиганско-кабацкую» терминологию (Архив РАН. Ф. 1516. Оп. 1. Ед. хр. №
136. Л. 14).
Понимали это, по-видимому, и составители, не всегда
приходившие к единодушному мнению. Б. А. Ларин в 1935 г. уже после
издания I тома и его обсуждения в Институте языка и мышления в
Ленинграде сочувственно признавался Д. Н. Ушакову: «Даже Щерба,
например, в беседе говорил о том, что, вероятно, по моей вине
Т<олковый> Сл<оварь> перегружен арготизмами. Я молчу, но по
совести должен сказать, что ни материалов своих по арго я никогда не
сообщал, не вливал в словарь, ни в написании «арготических» слов не
участвовал специально как арго-спец, и никогда не настаивал на широком
включении этого материала, <…> — а уже меньше всего виновен в пометах
(злоупотребление пометой «арго», сколько я понимаю, — печальное
наследство Виноградовской редактуры). Я бы сам с удовольствием нападал
на эти вещи со знанием дела (говорю это[,] конечно[,] только Вам), а
надо изворачиваться и изобретать доводы в защиту этой порочной
аргологии. В этом сейчас трагизм, нестерпимая стесненность положения.
Будь нормальная атмосфера обсуждения, я бы и выступил с большим
самокритическим и обезоруживающим докладом. А надо, сцепив зубы, бить
врага, не уступая «ни пяди», ни одной буквы. Я думаю, Вы правильно
поймете меня» (Архив РАН. Ф. 1516. Оп. 1. Ед. хр. № 136. Лл. 9—9 об.).
Как видим, и в самой среде словарников — составителей ТС — часто не
было согласия. Архивные документы донесли до нас отголоски и другой
внутриредакционной дискуссии. В 1932 г. обсуждался вопрос о
стилистических пометах в словаре. В. В. Виноградов выступил против
предложений Б. А. Ларина и Б. В. Томашевского. Суть их спора хорошо
прослеживается из письма Б. А. Ларина Г. О. Винокуру от 3 июня 1932 г.:
«После длительных переговоров с Бор<исом> Викт<оровичем> мы
все же не находим возможности согласиться с оставлением помет “вульг.” и
“простореч.” Однако, как и подобает пай-мальчику, не имеет ни резонов,
не решимости выступить против мнения своего учителя. Но мы никак не
приемлем Виноградовского цеплянья за лоскутья старой академичности и
отвергаем эти пометы, как слишком анахронисичные. Вульг. мало понятно и претенциозно, надо “груб”. А вм<есто> “простореч.” надо масс.
(=массовый разговорный). Раз нет уже “простых” людей и “простой речи”,
нельзя употреблять “простореч.”, тем более, что оттенок пренебрежения и
наивного пуризма в этом очень явственно ощущался бы» (РГАЛИ. Ф. 2164.
Оп. 1. Ед. хр. № 304. Л. 3).
Комментариев нет:
Отправить комментарий